Ямпольская Анна — Эммануэль Левинас

Философские воззрения Левинаса формировались под влиянием феноменологии Гуссерля и фундаментальной онтологии Хайдеггера, а также диалогизма Мартина Бубера и, главным образом, Франца Розенцвейга, в значительной мере определившего стиль мышления «зрелого» Левинаса.

Влияние Хайдеггера и Гуссерля наиболее явственно отразилось в ранних работах Левинаса: «Теория интуиции в феноменологии Гуссерля» (1930), «От существования к существующему» (1947), «Открывая существование с Гуссерлем и Хайдеггером» (1949). Вместе с тем, ещё в 1948 увидела свет книга «Время и Другой», в которой Левинас впервые излагает собственную философскую концепцию, включающую в себя критическую рецепцию влияний. Так, собственная позиция Левинаса уточняется в развернутом на страницах книги споре с Хайдеггером и доминировавшим в интеллектуальном климате Франции экзистенциализмом. Ключевые интенции мышления Левинаса, впервые артикулированные во «Времени и Другом», получают дальнейшее развитие в его трудах «Тотальность и Бесконечное. Эссе на тему экстериорности» (1961), «Гуманизм другого человека» (1973), «Инобытие, или по другую сторону сущности» (1974), «Диахрония и репрезентация» (1983), и др.

При очевидной проблематичности тематизации философского наследия Левинаса (однозначно идентифицировать его с тем или иным интеллектуальным направлением невозможно по ряду причин), проблемное поле его философии может быть эксплицировано с достаточной определенностью. В центре внимания Левинаса — этическая проблематика, артикулированная посредством парадигмальной фигуры Другого. В ситуации кризиса классической метафизики в целом, и классического субъекта — в частности, самотождественность Я, понимавшаяся ранее, имплицитно или эксплицитно, как единство Я эмпирического и Я трансцендентального, не выдерживает испытания на прочность и более не может служить гарантом идентичности субъекта. Представления о трансцендентальном сознании, питавшие философию вплоть до феноменологического проекта Гуссерля, показывает Левинас, иллюзорны. Единственная, по его мысли, возможная форма трансцендентального — диалог. Таким образом, Другой для меня — единственный мыслимый гарант моего Я.